Около 1608—1678. Антонио Переда Натюрморт с часами
Натюрморт Переды — один из тех натюрмортов XVII века, в которых за кажущейся простотой обычных вещей таится символика, своеобразный образный шифр. Для понимания его необходимо знать многообразные смыслы и значения, которыми обладали для человека той эпохи самые обыденные, с нашей точки зрения, предметы. XVII век в европейской живописи был веком, когда впервые мир будничного окружения человека, предметная среда каждодневности стала полноправным сюжетом изображения. Вместе с тем этот мир простого сохранял еще свою связь с миром высоких ценностей и глубоких смыслов. И даже если не всегда в каждую вещь вкладывалось определенное символическое или аллегорическое содержание, она сохраняла свою многосмысленность, отсвечивала разными значениями. И, может быть, именно это двойное свойство вещей — то, что они одновременно воспринимались и как чисто утилитарные предметы, служившие человеку в быту, и как знаки иного — и объясняет до некоторой степени повышенный интерес этой эпохи к натюрморту.
В сущности, каждый натюрморт XVII века, даже самый бытовой, мог быть прочитан или как эмблема, или как своеобразная криптограмма
Пусть нам не всегда удается расшифровать эту криптограмму, что не столь уж важно; гораздо важнее ощущать в этих натюрмортах само наличие семантического ореола, придающего им дополнительное образное измерение. В натюрморте Переды самый характер расстановки предметов указывает зрителю на существование второго плана, второго смысла
Они расставлены искусственно, только для данного раза, они не в той ситуации, в которой оказываются обычно, когда попадают в сферу действия человека и становятся его функцией. Вещи вырваны из привычных, жизненных, бытовых связей, они находятся в искусственном отношении друг к другу — и этим уже задается угол восприятия их зрителем. Если вещи намеренно расставлены именно так, значит, сама эта расстановка заключает в себе определенное сообщение, которое зритель должен разгадать. При этом, поскольку установка на разгадывание задана, зритель ищет смысл и там, где художник, может быть, не предполагал его. В XVII столетии часы не стали еще только удобным прибором для измерения; в них сохранялось что-то от символического обозначения неумолимого быстротечного земного времени. Трудно разгадать значение этих предметов и их сопоставлений. Но трудно и не заподозрить в них некоей тайнописи, которая, конечно, современникам художника была доступнее, нежели нам. Картина поступила в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в 1930 году ив Государственного Эрмитажа.
